Америка, Америка (1963)

Он... нет, скорее, они начали двигаться иначе. Старик смотрел на горизонт, где море сливалось с небом, как будто кто-то размазал акварель мокрой кистью. Его сын, мальчишка лет двенадцати, держал в руках узелок с вещами — всё, что у них осталось. Мать молчала, но её глаза говорили больше, чем слова. Америка. Это слово звучало как заклинание, как обещание. Но что оно значило на самом деле? Вы тоже это чувствуете? Или мне показалось?

Тени плясали на палубе корабля, как демоны... или как пьяные на субботней вечеринке. Запах старой древесины, пахнущей временем, смешивался с солёным ветром. Мальчик прижался к матери, чувствуя, как её платье, грубое от многократных стирок, царапает его щёку. Тишина. Не просто отсутствие звука — будто воздух превратился в вату. Или, может, это он сам стал глухим от страха и надежды.

Потом это случилось... ты поймёшь, о чём я. Они увидели её. Статую. Ту самую. Она стояла, как будто ждала их всю жизнь, с факелом, который светил не в глаза, а куда-то внутрь. Но что-то было не так. Мальчик почувствовал это кожей. Запах города, который они назвали домом, был другим — не таким, как в греческих деревнях. Здесь пахло дымом, металлом и чем-то ещё, что он не мог назвать. Как будто сам воздух был чужой.

Они шли по улицам, где тени были длиннее, чем люди. Где-то вдалеке кричал ребёнок, и этот звук напоминал ему что-то давно забытое. Мать сжала его руку, но её ладонь была холодной. Отец шёл впереди, как будто знал дорогу, но мальчик видел, как его плечи дрожат. Америка. Она была не такой, как в рассказах. Или, может, они просто не нашли её ещё.

Тишина снова накрыла их, но теперь она была другой. Не ватной, а тяжёлой, как камень на груди. Мальчик посмотрел вверх, где звёзды были чужими, и подумал: а что, если это всё ошибка? Но он не сказал этого вслух. Нельзя. Не сейчас.