Торжество (1998)

Особняк стоял, как будто вырезанный из ночи, — высокие окна светились, отражая свечи, а тени плясали, как демоны... или как пьяные на субботней вечеринке. Внутри пахло старым деревом, тем самым, что впитывает время, как губка, и вином, которое открыли слишком рано — его аромат ещё не успел раскрыться, но уже обещал что-то важное. За столом собрались все, кроме неё. Её стул пустовал, будто выдолбленный из воздуха. Вы тоже это чувствуете? Или мне показалось?

Старший сын поднялся. Он... нет, скорее, они начали двигаться иначе, когда он заговорил. Его голос был ровным, но в нём что-то дрожало, как струна, которую вот-вот сорвут. «За отца», — сказал он, и бокалы звякнули, но звук был глухим, будто их обернули тканью. Тишина. Не просто отсутствие звука — будто воздух превратился в вату. Или в паутину, которая вот-вот порвётся.

Потом это случилось. Ты поймёшь, о чём я. Он начал говорить о ней. О сестре. О том, что она не просто ушла. Что она оставила что-то после себя. Не записку, нет — что-то большее. Что-то, что заставило всех замолчать, даже тех, кто обычно не умеет держать язык за зубами. Запах свечей смешался с чем-то ещё — с тревогой, с недосказанностью. Вы тоже это чувствуете? Или мне показалось?

И вот они сидят, эти люди, которые думали, что знают друг друга. Но теперь всё иначе. Каждый взгляд, каждое движение — как будто они впервые видят друг друга. Или, может, впервые видят себя. Тени на стенах стали длиннее, и кто-то из гостей нервно поправил салфетку. Она упала, но никто не поднял её. Как будто это было важно. Как будто это что-то значило.

А он продолжал говорить. Его слова были как нож, который вскрывает не кожу, а что-то глубже. Что-то, что нельзя починить. И когда он закончил, никто не знал, что сказать. Тишина снова накрыла их, как тяжёлое одеяло. И только пустой стул напоминал о том, что всё это не сон. Или, может, наоборот — что это и есть сон, из которого они не смогут проснуться.