Великолепная Антония, поначалу монахиня, а после фурия (1972)

Художник приехал в городок, как в том анекдоте про Штирлица, — тихо, но так, что все сразу узнали. Он... нет, скорее, они начали двигаться иначе. Городок, который до этого жил своей размеренной жизнью, вдруг зашевелился, как муравейник, в который ткнули палкой. Запах старой древесины, пахнущей временем, смешался с ароматом свежей краски, которую он привёз с собой. Или это был запах перемен? Вы тоже это чувствуете? Или мне показалось?

Дочь бургомистра, Анна, сразу привлекла его внимание. Не только красотой — что-то в её взгляде, будто она знала, что он приедет. Или это он так хотел думать? Портрет начал писаться сам собой, будто кисть вела его руку. Тени на холсте плясали, как демоны... или как пьяные на субботней вечеринке. Тишина. Не просто отсутствие звука — будто воздух превратился в вату. И в этой тишине они начали говорить. Сначала о красках, потом о чём-то большем. О чём? О том, что нельзя выразить словами. Или можно, но только шёпотом.

А потом это случилось... ты поймёшь, о чём я. Монахини. Да, те самые, из ближайшего монастыря. Они появились, как тени, будто их вызвал сам воздух. Их лица, скрытые под капюшонами, казались такими спокойными, но в глазах... в глазах горело что-то, что давно забыли. Или старались забыть. Одна из них, Антония, подошла ближе. Её руки, привыкшие к молитвам, дрожали, когда она взяла кисть. «Покажи мне, как это делается», — сказала она. Или это он так услышал?

Между тем, городок продолжал жить своей жизнью. Мужчины ревновали, девушки хихикали, а бургомистр... бургомистр смотрел на всё это с подозрением. Но художник уже не мог остановиться. Анна, портрет, монахини — всё смешалось в один клубок, который он не мог распутать. Или не хотел?

Тени на холсте стали гуще. Или это просто вечер наступил?