Война 14-18 годов. Шум и ярость (2008)

1914 год. Война. Не та, о которой писали в учебниках, не та, где герои маршируют под флагами и возвращаются домой с орденами. Нет, это... другое. Совсем другое. Главный герой — молодой парень, назовём его, скажем, Анри. Или нет, пусть будет Жан. Хотя, знаете, имя не так важно. Он мог быть кем угодно — одним из тех, кто ушёл на фронт с улыбкой, думая, что вернётся к Рождеству. Но Рождество прошло, а война только начиналась.

Он пишет домой. Письма, которые, возможно, никогда не дойдут. «Дорогая мама, всё хорошо, мы держимся». Но это ложь. Они не держатся. Они выживают. Окопы. Грязь, которая липнет к коже, как вторая плоть. Запах — смесь гнили, пороха и чего-то ещё, чего он не может описать. Как будто сама земля разлагается. Тишина. Не просто отсутствие звука — будто воздух превратился в вату. Или нет, скорее, как будто мир затаил дыхание, ожидая очередного взрыва. А потом это случится. Ты поймёшь, о чём я.

Он пишет о товарищах. О Пьере, который смеялся, как сумасшедший, когда их накрыло артиллерией. О Луи, который умер тихо, без слов, просто закрыл глаза и больше не открыл. О себе. О том, как он изменился. «Я больше не тот, кто ушёл из дома, мама. Я даже не знаю, кто я теперь». Вы тоже это чувствуете? Или мне показалось?

Иногда, в редкие моменты, когда стрельба стихала, они слышали голоса с другой стороны. Немцы. Или австрийцы. Кто их разберёт. Они кричали что-то, смеялись. Или плакали. Однажды кто-то бросил через нейтральную полосу банку консервов. Жан поймал её. Внутри была записка: «Мы тоже не хотим этого». Они ели вместе, молча, разделяя этот странный момент мира. Как в том анекдоте про Штирлица, только без шуток.

Но потом снова грохот. Снова смерть. Снова грязь. Жан пишет: «Я не знаю, сколько ещё смогу это выносить. Иногда мне кажется, что я уже мёртв, просто ещё не понял этого». Он не пишет о газовых атаках. Не пишет о том, как люди задыхались, как их глаза вытекали, как они кричали, пока не теряли голос. Это остаётся между строк. Как и многое другое.

И всё же... Всё же он пишет. Потому что письма — это ниточка, связывающая его с тем, что было до. С домом. С мамой. С жизнью, которая, может быть, ещё существует где-то там, за горизонтом. Или это уже иллюзия? Выживание — это не только физическое. Это ещё и попытка сохранить что-то внутри. Хотя бы надежду. Хотя бы память.

Но война не отпускает. Она впивается в тебя, как ржавчина, и не даёт забыть. Ни на секунду.