Веселая пасха (1984)

Бельмондо — человек, который всегда знал, как держать дистанцию. Дистанцию между собой и миром, между собой и людьми, между собой и... ну, вы понимаете. Но в тот день что-то пошло не так. Или, может, слишком пошло. Его жена, с которой они, казалось, давно уже жили параллельными маршрутами, улетела в командировку. Или это был отпуск? Неважно. Главное — он остался один. Нет, не совсем один. В аэропорту, пока он махал рукой вслед её самолёту, его взгляд зацепился за неё. Молодую. Очаровательную. Смеющуюся так, будто знала какой-то секрет, который он вот-вот откроет.

Он... нет, скорее, они начали двигаться иначе. Как в том анекдоте про Штирлица, где всё происходит само собой, но ты уже не можешь остановиться. Приглашение в дом прозвучало естественно, как будто это было частью какого-то давно написанного сценария.

А потом это случилось. Вы поймёте, о чём я. Дверь открылась. Не та, которую он ждал, а другая. Его жена. Раньше времени. Тишина. Не просто отсутствие звука — будто воздух превратился в вату. Тени плясали, как демоны... или как пьяные на субботней вечеринке.

— Это моя дочь, — выпалил он, не думая.

Дочь? Откуда? Вы тоже это чувствуете? Или мне показалось?

Запах старой древесины, пахнущей временем, смешался с её духами — лёгкими, но навязчивыми, как воспоминание, которое не хочет уходить.

— Дочь? — переспросила жена, и в её голосе было что-то... нет, не гнев. Скорее, удивление. Или разочарование.

Он попытался улыбнуться, но улыбка получилась кривой, как будто её нарисовал кто-то, кто никогда не видел улыбок.

— Да, дочь, — повторил он, уже не уверенный, кому он это говорит: жене, ей или самому себе.

И тут она — та самая, с секретом — засмеялась. Смех, который звучал как колокольчик, но с трещиной.

— Папа, — сказала она, и в её глазах мелькнуло что-то, что он не смог прочитать.

Или не захотел.

Теперь он стоял между ними, как актёр, забывший текст. А за окном падал дождь, и капли стучали по стеклу, как будто пытались что-то сказать.

Но что?

Вы тоже это слышите?