Эммануэль и Француаза, сестрички (1975)

Эммануэль... нет, скорее, Француаза. Нет, всё-таки обе. Сестры. Они всегда были разными, как два берега одной реки — близко, но никогда не соприкасались. Эммануэль — светлая, воздушная, будто сотканная из утреннего тумана. Француаза — тёмная, плотная, как старая древесина, пахнущая временем и чем-то ещё, что не хочется вдыхать слишком глубоко.

Потом это случилось. Ты поймёшь, о чём я. Эммануэль исчезла. Нет, не так. Её не стало. Или её забрали. Француаза знала, что это он. Тот, кто всегда был рядом, но никогда не был своим. Его тени плясали на стенах, как демоны... или как пьяные на субботней вечеринке, где все уже забыли, зачем собрались.

Тишина. Не просто отсутствие звука — будто воздух превратился в вату. Француаза стояла в пустой комнате, где ещё пахло духами сестры. Цветочными, но с горьким послевкусием. Она сжала кулаки, и ногти впились в ладони, оставляя следы, которые потом будут напоминать ей о том, что это не сон.

Месть. Это слово крутилось у неё в голове, как заезженная пластинка. Но что это значит? Убить? Нет, слишком просто. Заставить страдать? Ближе, но всё равно не то. Она хотела, чтобы он почувствовал то же, что чувствовала она. Это... это как в том анекдоте про Штирлица, где всё идёт по плану, но план сам по себе — ловушка.

Вы тоже это чувствуете? Или мне показалось? Этот холод, который не снаружи, а внутри. Он начинается где-то в груди и растекается, как чернильное пятно, пока не заполнит всё.

Француаза двинулась вперёд. Её шаги были тихими, но каждый звучал как удар молота. Она знала, куда идти. Или думала, что знала. Ведь в таких историях всегда есть подвох, правда?

И вот она стоит перед ним. Он... нет, они. Они начали двигаться иначе. Как будто кто-то переключил фильтр, и мир стал чужим.

— Ты думаешь, это конец? — спросил он.

Француаза не ответила. Она уже знала, что концов не бывает. Только тени. И они всегда длиннее, чем кажется.