Гуд бай, Ленин! (2003)

Он... нет, скорее, они начали двигаться иначе. Мир вокруг стал другим, но не сразу — как будто кто-то медленно выкручивал ручку контраста, и всё вокруг теряло чёткость. Алекс стоял у окна, глядя на улицу, где ещё вчера висели плакаты с лозунгами, а сегодня их место заняли яркие вывески западных брендов. Запах старой древесины, пахнущей временем, смешивался с ароматом свежего кофе из новой кафешки через дорогу. Тишина. Не просто отсутствие звука — будто воздух превратился в вату, плотную и тяжёлую.

Потом это случилось... ты поймёшь, о чём я. Мать открыла глаза. Она не знала, что мир за окном уже не тот. Алекс почувствовал, как что-то внутри него сжалось, как пружина, готовая выстрелить. Он не мог сказать ей правду. Не сейчас. Не после всего. И вот квартира превратилась в театр, где каждый день разыгрывался спектакль. ГДР всё ещё существовала — по крайней мере, в этих стенах. Друзья Алекса, как актёры, входили в свои роли, принося «новости» и «продукты» из несуществующего мира. Тени плясали, как демоны... или как пьяные на субботней вечеринке. Вы тоже это чувствуете? Или мне показалось?

Он старался, он действительно старался. Но каждый день приносил новые сложности. То телевизор сломался, то соседи начали задавать вопросы. Алекс чувствовал, как реальность медленно, но верно просачивается сквозь щели его выдумки. Запах свежей краски, которой они замазывали следы времени, смешивался с запахом страха. Страха, что она узнает. Страха, что не узнает. Что хуже? Он не знал.

Иногда он ловил себя на мысли, что сам начинает верить в этот мир, который создал. Как в том анекдоте про Штирлица, где правда и ложь переплетаются так тесно, что уже не понять, где кончается одно и начинается другое. Но это было не смешно. Совсем не смешно.