Итальянский жеребец (1970)

Китти и Стад. Их отношения — это не просто связь, это... нет, скорее, это что-то вроде танца, где каждый шаг — вызов, каждый жест — игра. Они двигались на грани, где страсть переплеталась с болью, а боль — с чем-то большим, чем просто удовольствие. Стад, с его ремнём, который он держал так, будто это продолжение его руки, и Китти, которая... нет, которая не просто принимала это, а будто ждала, жаждала. Вы тоже это чувствуете? Или мне показалось?

Тени плясали на стенах, как демоны... или как пьяные на субботней вечеринке. Запах старой древесины, пахнущей временем, смешивался с ароматом дорогого виски и чего-то ещё — чего-то острого, почти металлического. Тишина. Не просто отсутствие звука — будто воздух превратился в вату, плотную, тяжёлую.

И вот они пришли. Три женщины. Каждая — как отдельная история, которую Стад начал читать, не спрашивая разрешения. Он... нет, скорее, они начали двигаться иначе. Китти наблюдала, её взгляд был... как бы это сказать? Не ревнивым, нет. Скорее, заинтересованным, будто она видела в этом продолжение их игры.

Потом это случилось... ты поймёшь, о чём я. Ремень, который раньше был только их, теперь стал частью чего-то большего. Стад двигался между ними, как дирижёр, а Китти... она была где-то рядом, но и далеко одновременно. Её дыхание стало частью общего ритма, как в том анекдоте про Штирлица, где всё происходит, но никто не говорит вслух.

Запахи смешались: духи, пот, кожа. Тактильные ощущения — ремень, скользящий по спине, пальцы, цепляющиеся за ткань, дыхание, горячее и прерывистое. Китти закрыла глаза, но не для того, чтобы отстраниться. Нет, она хотела почувствовать это глубже, как будто через кожу, через кости.

И всё это... это было не про секс. Ну, или не только. Это было про власть, про границы, про то, что остаётся, когда всё заканчивается. Или не заканчивается? Вы тоже это чувствуете?