Диагональ слона (1984)

Либскинд сидел за столом, его пальцы — нет, скорее, они — дрожали, как будто пытались удержать невидимую нить. Сердце. Оно билось слишком громко, слишком настойчиво, будто хотело вырваться из груди. Он... нет, они оба знали, что это не просто партия. Это было что-то большее. Тишина. Не просто отсутствие звука — будто воздух превратился в вату, плотную, липкую, которая давит на уши. Вы тоже это чувствуете? Или мне показалось?

Фромм опоздал. Нарочно? Возможно. Он вошёл, как тень, неловко извиняясь, но в его глазах была... нет, не злость. Скорее, усталость. Такая же, как у Либскинда, только другая. Не физическая, а... ментальная. Как будто он нёс на плечах невидимый груз, который с каждым шагом становился тяжелее. Потом это случилось... ты поймёшь, о чём я. Они сели. Доска между ними — чёрно-белая, как жизнь и смерть, как правда и ложь. Но кто из них что?

Режиссёр Дембо не показывал ходы. Он снимал их лица. Тени плясали, как демоны... или как пьяные на субботней вечеринке. Либскинд вдыхал запах старой древесины, пахнущей временем. Стол, за которым сидели поколения шахматистов, каждый со своей историей, своей болью. Фромм постукивал пальцами по краю доски. Тик-тик. Тик-тик. Как часы, отсчитывающие последние минуты. Или секунды.

Либскинд подал жалобу. Формально. Но это было не о правилах. Это было о... нет, не скажу. Вы сами догадаетесь. Фромм извинился. Слишком быстро. Слишком холодно. Как будто это тоже был ход. Игра внутри игры. Или игра вне игры? Кто знает.

Они оба были на грани. Либскинд — физически, Фромм — ментально. Но кто из них ближе к краю? Или они уже упали, просто ещё не поняли этого? Тишина снова накрыла их, как одеяло. Тяжёлое, шершавое. Или это был просто запах пыли, поднятой их дыханием?

Партия продолжалась. Или нет? Иногда кажется, что всё уже закончилось, а мы просто не заметили.